Заброшенное детство: пионерский лагерь «Тимуровец»

Ульяновский блогер и фотограф Алексей Мараховец делится впечатлениями о посещенных местах. «Мне было очень странно находиться в этом месте. Воспоминания лились рекой из дальних уголков сознания: вот здесь мы сидели и болтали о своём, мальчишечьем, вот тут тайком от вожатых играли в карты, там ходили строем на обед, а через этот забор смывались в сады за яблоками во время тихого часа, выбравшись через окно корпуса. В какие-то моменты мне даже казалось, что я слышу чьи-то знакомые голоса».

Словно в каком-то триллере, ободранные стены на глазах превращались в отремонтированные, а помещения наполнялись смеющимися детьми.  Я оказался здесь вновь спустя 25 лет. Свою последнюю смену пионерский лагерь «Тимуровец» принял в 2002-м. С тех пор прошло уже 16 лет, а место словно законсервировалось во времени — под ногами встречаю артефакты конца 90-х — начала 00-х.  Почему я оказался здесь? Почему именно в свой день рождения? Что я искал здесь? Я не знаю. Возможно, старый Лагерь вновь захотел собрать свою смену.  Ту самую смену далёкого 1993-го года... 

Пионерский лагерь "Тимуровец" строился и эксплуатировался для детей работников завода «Комета». Первую смену он принял в 1968 году. В каждую смену здесь отдыхало около 300 детей со всего Союза и даже из других стран — Болгарии, Польши...




Попасть сюда, если твои родители не работали на «Комете», было не просто. Но после 91-го года пионерия рассыпалась как песочный замок, и стране стало не до организации детского досуга. Пионерские лагеря стали переживать не лучшие времена. В середине 90-х путёвки в «Тимуровец» стали предлагать всем желающим по бросовым ценам — главное бы укомплектовать смену и отбить хоть какие-то затраты.




Так я сюда и попал. Хотя, честно признаться, без особого желания. По отзывам товарищей, уже побывавших там до меня в этот год, делать в лагере было вообще нечего. Детьми уже практически никто не занимался, развлекательных программ не было. Вожатые выполняли лишь роль надзирателей, следящих за тем, чтобы никто не курил по углам и не шатался по территории после отбоя.  А во дворе была уже своя тусовка, и выдёргиваться из неё в самый разгар лета не особо и хотелось.  Но раз купили — собрался и уехал на автобусе до самого лагеря.





Нас поселили в один из крайних корпусов, окна которого выходили прямо на забор, за которым начинался дикий (в моём понимании) лес.




В каждой комнате было 6 или 8 коек — пружинистая основа и спинки из ДСП.  В некоторых корпусах они сохранились до сих пор. Как и настенные картинки тех лет, с любимыми героями советских мультиков.




Судя по оставленным в помещениях вещам, какое-то время назад тут жили бомжи.  Старая обувь, бутылки из-под дешёвого алкоголя с этикетками пятилетней давности, старые газеты, кучи другого мусора.




Моё настроение тогда, в 93-м, окончательно испортилось, когда в первый же день я увидел, что в лагере отдыхает и знакомая заволжская гопота. С которой мне меньше всего хотелось бы пересекаться. Это был период расцвета асфальтовых войн, и получать систематически в торец можно было даже за то, что ты из другого дома: «Девятка», «Огород», «ВОЕ», «Глупый квадрат» — всех и не упомнить уже.




Прогуливаясь по лагерю, с удивлением обнаружил целый пункт охраны милиции. Тогда я, видимо, не заходил в этот угол, у второго въезда в лагерь.




Внутри стол с надписью «Права» и шкаф.




Я не особо ориентировался в «Тимуровце», поэтому так и не узнал назначение всех зданий и помещений. Но мне кажется, что вот в этих капитальных домиках из кирпича жили вожатые.




В них также следы пребывания бездомных.  Самое ценное, что осталось — это надписи. Словно живые свидетели тех времён. Тех людей.




Деревянные полы полностью сгнили, но я, с риском провалиться по колено в гнильё, осторожно осматриваю каждое строение.






С трудом узнал наш танцпол.




Тогда, в 93-м, вместо пионерских песен на концертной площадке вовсю гремел Dr.Alban, 2 Unlimited и Ace Of Base («Ася оф Вася»). А мы смешно дёргались под них, изображая хип-хоп.




Это были странные времена, когда мёртвая пионерия без головы еще какое-то время неслась вперёд по инерции, не понимая, зачем и куда. Прошло уже 2 года, как я не надевал свой галстук, который «...с нашим знаменем цвета одного».




И не взвивались больше кострами синие ночи. Все ходили вокруг, словно контуженные внезапно упавшей авиабомбой, и не понимали, что же делать дальше. Но уже одним местом догадывались, что БУДЬ ГОТОВ теперь ко всему...




Увидев открытую дверь медпункта, я вновь подвергся свежей атаке воспоминаний.




К середине смены стало понятно, что  делать в «Тимуровце» нечего и надо отсюда срочно валить домой, к дворовым друзьям, в движуху. И такое настроение было не только у меня. Атмосфера в лагере была гнетущей для меня — сплошная серая скукотища и ненавистный режим. К тому же, вожатые засекли нас играющими во время тихого часа в карты и конфисковали всю колоду. Это были мои карты. Они были сплошь покрыты точками плесени, но это были мои любимые карты. И их у меня не стало. Никакие мольбы не разжалобили быдло-вожатых.

Но как свалить из лагеря, чтобы тебя не искали? Как сделать это официально? Я позвонил домой и попросил меня забрать. Но это не помогло. В один из солнечных дней в лагерь приехала скорая и одного мальчика увезли в больницу (а потом и домой) с отравлением. Как же мы тогда ему завидовали!  Тогда у нас и созрел коварный план....



Во время тихого часа мы через окно умотали в лес и нашли там куст с ягодами, которые мы считали волчьими. Мы съели несколько ягод и отправились обратно в лагерь, ожидая скорого прихода... И прихода «скорой», как следствие...

Прошёл день, но ничего так и не случилось. Словно Лагерь не хотел нас отпускать.




Смирившись со своей судьбой узников концлагеря, мы с моими друзьями продолжили влачить скучное существование в «Тимуровце».

Избавление пришло внезапно, откуда не ждали. Однажды мы традиционно ушли из лагеря на Ивановский залив, а на обратном пути решили погулять по лесу. Там я и обнаружил огромные заросли костяники!  Мы ели её горстями — вкусную, спелую, кислую ягоду. А вечером за одним из нас приехала «скорая» — отравление.  Парня рвало и метало от немытой костяники. И никто из нас не мог понять, почему накрыло только его —  ведь мы ели ту же самую ягоду вместе с ним!




На следующий день я просто еще раз позвонил домой и уже со слезами поставил ультиматум — либо меня забирают, либо я прихожу домой пешком.  Это сработало — меня забрали.



А когда уезжали на автобусе, полил сильный ливень, была гроза и возле одной из опор электропередач внезапно появился жёлтый шар. Все, кто были в салоне, узрели шаровую молнию в 50 метрах от себя.

* * *

Больше всего подверглись разрушению полы в помещениях с открытыми окнами. Видимо, зимой сюда наметает снег. 




Боюсь ошибиться, но кажется в Корпусе №1 жили самые старшие ребята.




Это центральная дорожка, которая вела через весь лагерь, к дальним корпусам. В конце аллеи сейчас стоит сруб, который обитаем — рядом с домом паслась коза. Возможно, там живёт кто-то, кто присматривает за лагерем. Пришлось передвигаться тихо, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.




По правую сторону от дорожки стоит столовая.




Сегодня это самое сохранившееся здание тут.




Дверь не заперта, но сильно рассохлась и открывается с трудом. Заходим внутрь.





Сквозь туман времени я слышу шум и гам. Стены просто пропитались звуками табуреток, шаркающих металлическими ножками по полу, стучащих по фарфоровым тарелкам алюминиевых ложек и галдящих детей.




Мы сидели вчетвером за одним столом.




Получил, поел, отнёс грязные тарелки в другое окно. Конвейер.






Мне всегда было интересно, что за этими окнами. И вот только сейчас представилась возможность взглянуть.




В углу кухни навалены старые матрасы, на которых мы спали. Возможно, здесь тоже жили бомжи.  На матрасах рассыпано содержимое сумки какой-то девочки — простенькая детская косметика, кошелёк. Всё это вперемешку с другими артефактами той эпохи.




Стол для холодных закусок.





Здесь стоял чан с гарнирами, рядом висел умывальник. Откуда-то появилась шахматная доска. Возможно, Лагерь предлагает мне сыграть. Но что на кону?





Здесь была вешалка с халатами и высокими чепчиками работников советского общепита.




Коридор уводит в самые тёмные недра кухни. Открытая дверь приглашает заглянуть и полюбопытствовать — а что там?   Нельзя отказываться от приглашения.





По пути заглядываю в другие коматы. Здесь готовилась еда.





На полу лежит большая куча металлических крюков непонятного предназначения. Скорее всего, это части какого-то транспортировочного механизма.





В углу столовой стоит картина с сюжетом из «Красной шапочки». Идея «волк ест на первое бабушку, а на второе — внучку» подсознательно очень подходит для пионерского пункта общественнего питания.




После столовой мы отправились к деревянным корпусам.  Нужно было преодолеть большое пустое пространство, на котором мы были как на ладони. И нас конечно же заметили...




Две больших собаки, гулявших по территории без привязи, от сруба охраны уверенной трусцой направились к нам. Мы быстро укрылись в спальне корпуса, прикрыв за собой полусгнившую дверь. Она полностью не закрывалась, поэтому пришлось придерживать её изнутри руками, прячась при этом за углом.




Через несколько секунд два огромных пса, шумно нюхая воздух, приблизились к двери, за которой мы стояли. Одна из собак начала скрестись в дверь и просовывать нос в щель. После нескольких неудачных попыток открыть дверь, они обе сели на крыльце. Я начал искать путь бегства из лагеря. Символично, но им оказались все те же окна, через которые 25 лет назад я сбегал в лес...  Словно Лагерю было нужно, чтобы я проделал это еще раз.




Я оглядел комнату. Судя по всему, здесь жили девочки. И именно сюда мы приходили ночью с зубной пастой для свершения традиционного пионерского ритуала.




Через несколько минут за дверью всё стихло. В разбитое окно было видно, как одна собака не спеша уходит обратно, к срубу, а второй не было в поле нашего зрения. Было понятно, что выходить через дверь всё же опасно, потому что мы опять были бы на виду.





Вылезти в окно не составило особого труда. Но рамы, за которые нужно было держаться, вот-вот готовы были рассыпаться. Но, видимо, Лагерь не планировал обрушить на меня большой кусок оконного стекла и дал спокойно уйти.  Озарив на прощание зловещей улыбкой.



Пару лет назад лагерь пытались продать в частную собственность за бесценок — просили всего 6,5 млн. рублей за лакомые 7,5 гектар в сосновом лесу на берегу Волги. Но махинацию быстро просекли и сделку отменили. Сейчас лагерь по-прежнему в муниципальной собственности. А значит, простоит еще какое-то время.  В ожидании повзрослевших детей своих прошлых смен...

© Алексей Мараховец